приемов
за
великого
философа
(страшное
злоупотребление принципом
"e quovis ligno
fit Mercurius!"{sup}333{/sup}) и
стали
внимательно
прислушиваться
к
кучке
его
последователей,
сначала
простодушно
увлеченных,
а
потом
просто
ограниченных
людей.
Такие
посягательства
на
человеческий
дух
не
остаются
безнаказанными:
семена
взошли.
В силу тех же взглядов
стали
утверждать,
что этика
должна иметь
своим
объектом поведение
не
отдельных
лиц,
а
народных
масс,
--
лишь
последнее будто
бы
является для нее
достойным предметом.
Ничего не может
быть нелепее этого мнения, которое зиждется на самом плоском реализме. Ибо в
каждом отдельном существе проявляется сполна вся неразделенная воля к жизни,
внутренняя
сущность (мира,
и микрокосм равен макрокосму.
Массы не имеют в
себе больше
содержания, чем всякая отдельная личность. Не о поведении и его
результате
трактует этика,
а только
о
волении;
самое же
воление всегда
совершается только в
индивиде. Не судьба народов, которая существует только
в явлении, а
судьба
отдельной личности -- вот
что
находит себе моральное
определение. Собственно
говоря, народы -- простые абстракции; действительно
существуют
одни
только индивиды.
Таково,
значит,
отношение
пантеизма к
этике. А зло и страдания мира
не согласуются уже и с
теизмом: вот почему и
пытались найти какой-нибудь
исход в разных оправданиях
и теодицеях,
-- но
все они бессильно рушились от победоносных аргументов Юма и Вольтера. Что же
касается пантеизма, то перед этой дурной
стороною мира он теряет уже всякую
состоятельность.
Ибо
лишь в том случае, если
брать мир
с чисто внешней и
физической
стороны
его
и
видеть
в
нем
не
что
иное,
как
постоянно
возрождающийся
порядок, и,
значит, сравнительную
неизменность
целого, --
лишь в этом случае, да
и то в чисто метафорическом смысле,
можно, пожалуй,
считать
его
богом. Если же
проникнуть
в
его внутреннее
существо,
если
принять
в
расчет
еще
и
субъективную
и
моральную
сторону
его,
с
ее
господством нужды, страданий и горя, вражды,
злобы, бесчестия и бессмыслия,
-- то мы
сейчас же с ужасом убедимся,
что перед нами меньше всего какая бы
то ни была теофания. Я уже
показал и особенно подтвердил в
своей книге
"О
воле в природе",
что движущая и
творческая
сила в природе тождественна
с
живущей в нас волей. Вследствие этого нравственный миропорядок действительно
вступает в непосредственную связь с тою силой, которая создает феномен мира.
Ибо
характер воли и ее проявление строго соответствуют друг другу:
на этом
зиждется
описанная мною в §
63,
64 первого тома вечная
справедливость; и
мир, хотя он и держится собственной
силой,
получает
через
это
некоторое
моральное
направление.
Значит,
лишь
теперь
предлагается
действительное
решение той проблемы, которую впервые поставил Сократ, и лишь теперь находит
себе удовлетворение
потребность мыслящего
разума, проникнутого
моральными
интересами. Однако
я
никогда
не
дерзал
провозглашать
такую
философию,
которая не оставляла бы открытым ни одного вопроса. В этом, последнем смысле
философия действительно невозможна: она
была
бы тогда наукой всезнания. Но
-- est
quandam prodire
tenus, si non
datur ultra: (можно все же двигаться
дальше,
если
и
не
сверх
предела);
есть
такая
граница,
до
которой
человеческое
размышление
все-таки
может ..далее 

Все страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140