Распространяется ли это и на духовные (субъективные, внутренние) свойства, наследуют ли дети и их от родителей — это вопрос, который уже часто ставился и почти всегда получал утвердительный ответ. Труднее при этом решить проблему выделения того, что унаследовано от отца и что — от матери и каково, следовательно, духовное наследие, получаемое от наших родителей. Если обратиться к этой проблеме в свете нашего основного знания о том, что воля есть сущность в себе, ядро и корень в человеке, а интеллект — нечто вторичное, извне привнесенное, акциденция данной субстанции, то и не обращаясь к опыту, мы признаём возможность того, что при зачатии отец в качестве sexus potior² и производящего принципа задаёт основу, корень новой жизни, т.е. волю, а мать в качестве "sexus sequior³ и принципа лишь воспринимающего передаёт вторичное, интеллект; следовательно, человек свои моральные качества, свой характер, свои склонности и страсти наследует от отца, а степень, свойства и направленность своей рассудочности — от матери. Эта гипотеза действительно находит своё подтверждение в опыте, хотя такой вывод делается не на основе физического эксперимента, а следует частично из многолетних, тщательных и тонких наблюдений, частично — из истории.

Преимущество собственного опыта состоит в полной достоверности и детальной точности, за счёт чего компенсируется недостаток того, что сфера его ограничена и примеры не общеизвестны. Поэтому я прежде всего отсылаю каждого к этому опыту. Пусть он сначала понаблюдает за собой, признаётся самому себе в своих склонностях и страстях, недостатках и слабостях своего характера, пороках, а также достоинствах и добродетелях, если они есть; затем пусть вспомнит своего отца — и, несомненно, обнаружит все эти черты характера у него. Напротив, характер его матери окажется совершенно иным, и сходство с её моральными качествами встречается крайне редко, разве что в тех исключительных случаях, когда характеры родителей совпадают. Пусть он сопоставит, например, такие черты характера у себя и своего отца, как вспыльчивость или терпение, скупость или расточительность, склонность к сладострастию, невоздержанности или игре, жестокость или доброта, искренность или лицемерие, гордость или снисходительность, мужество или трусость, покладистость или вспыльчивость, умиротворение или ненависть и т.д. Пусть он подвергнет такому исследованию всех, чьи родители и характер ему хорошо известны. Если он проведёт этот анализ внимательно, умело и искренне, то результат, несомненно, подтвердит нашу теорию. Так, например, окажется, что свойственная некоторым людям склонность ко лжи может быть одинаково присуща двум братьям, ибо они унаследовали её от отца; именно поэтому комедия “Лжец и его сын” психологически верна. Впрочем, здесь надо иметь в виду два неизбежных ограничения, игнорировать которые можно только при явной недобросовестности. Во-первых, pater semper incertus⁴. Только несомненное физическое сходство с отцом позволяет устранить это ограничение; поверхностного же сходства для этого недостаточно, так как иногда проявляются последствия прежнего оплодотворения, при которых дети от второго брака иногда немного похожи на первого мужа их матери, а рождённые от прелюбодеяния — на законного отца. Ещё отчётливее наблюдаются такого рода последствия у животных. Второе ограничение заключается в том, что хотя в сыне и проявляются моральные качества отцовского характера, но они модифицированы другим, зачастую совершенно отличным интеллектом (наследие матери); поэтому и необходимы коррективы такого наблюдения. Модификация, в зависимости от упомянутого различия, может быть значительной или ничтожной, но никогда не бывает так значительна, чтобы и в ней заметно не проступали черты отцовского характера; она подобна человеку, изменившему внешность необычной одеждой, париком и бородой. Если, например, человек унаследовал от матери выдающийся ум, способность к размышлению и рассудительности, то под действием этой способности он сумеет частично обуздать, частично скрыть страсти, унаследованные им от отца, которые будут проявляться методически и планомерно или останутся тайной для других; вот поэтому такой человек будет очень отличаться от своего весьма ограниченного отца, хотя возможны также и противоположные случаи. Склонности и страсти матери не передаются детям, которые зачастую обладают даже противоположными свойствами.

Преимущество исторических примеров по сравнению с примерами из частной жизни в том, что они общеизвестны; но ценность их снижается тем, что они не во всём достоверны, зачастую искажены и, кроме того, затрагивают только общественную, а не частную жизнь людей с точки зрения государственной значимости и не раскрывают поэтому более тонких черт характера. Тем не менее я приведу для прояснения моего тезиса о наследственности несколько исторических примеров, к которым те, кто специально занимается изучением истории, несомненно, смогут прибавить гораздо большее число таковых.

Если, с другой стороны, сыном замечательного Марка Аврелия был столь безнравственный Коммод, то это нас не смущает, поскольку известно, что Diva Faustina была uxor infamus.⁸ Напротив, мы запомним это, чтобы в аналогичных случаях предполагать подобную причину; например, я никогда не поверю, что Домициан был родным братом Тита, и предполагаю, что Веспасиан был обманутым мужем.

Число примеров, доказывающих факт наследования интеллекта от матери, было бы гораздо большим, если бы свойства и назначение женщин не приводили к тому, что они редко публично проявляют свои способности, которые в итоге не становятся достоянием истории и о них неизвестно потомкам. К тому же женский организм слабее мужского, и эти способности не могут достигнуть той степени, в какой они впоследствии при благоприятных обстоятельствах проявляются у их сыновей; но именно поэтому их достижения заслуживают более высокой оценки. В данный момент я могу привести только следующие факты в подтверждение моего тезиса. Иосиф II был сыном Марии Терезии. Кардано в третьей главе своей “De vita propria” говорит: “Моя мать отличалась своей памятью и умом”. Ж.-Ж. Руссо в первой книге своих “Confessions” пишет так: “Красота моей матери, её ум, её таланты были слишком блестящи для её скромного положения в обществе”; затем приводит её весьма милый стишок. Д'Аламбер был внебрачным сыном Клодины фон Тенсен — женщины выдающегося ума, автора нескольких романов и других беллетристических произведений, которые пользовались в её время большим успехом и теперь ещё читаются не без интереса (см. её биографию в Blдtter fьr literarische Unterhaltung [“Листках литературных бесед”] за март 1845 г., в № 71-73). О том, что мать Бюффона была замечательной женщиной, свидетельствует следующее место из “Voyage а Montbar”, par Hйrault de Sиchelles, которое приводит Флуране в своей “Histoire des travaux de Buffon”: “Бюффон придерживался того взгляда, что в общем дети наследуют от своей матери её интеллектуальные и моральные качества; развивая это положение в беседах, он применял его к самому себе и воздавал хвалу своей матери, которая действительно обладала большим умом, широкими познаниями и прекрасно организованным рассудком”. То, что он упоминает и о моральных качествах, является ошибкой, либо сделанной рассказчиком, либо объясняющейся тем, что у матери Бюффона оказался такой же характер, как у его отца. Нам известно множество совсем других случаев, когда характеры матери и сына были противоположны; поэтому величайшие трагики могли изобразить в “Оресте” и “Гамлете” вражду матери и сына, причём сын в этих трагедиях выступает с моральных позиций отца и мстит за него. Обратный же случай, когда сын выступил бы против отца защитником и мстителем за мать, был бы возмутителен и нелеп. Объясняется это тем, что у отца и сына действительно обнаруживается тождество сущности, которая есть воля, а у матери и сына есть только тождество интеллекта, да и то лишь условно. Мать и сын могут быть противоположны по своим моральным качествам; отец и сын могут отличаться только по своему интеллекту. И с этой точки зрения достаточно очевидна необходимость традиционного закона: женщина не может быть продолжателем рода. Юм в своей краткой автобиографии пишет: “Моя мать была женщиной редких достоинств”. О матери Канта в новейшей биографии Ф. В. Шуберта сказано: “По собственному признанию её сына, она была женщиной большого природного ума. Для того времени, когда девушкам столь редко предоставлялась возможность получить образование, она обладала необходимыми знаниями и впоследствии заботилась о самообразовании. Во время прогулок она обращала внимание сына на различные явления природы и пыталась объяснить их всемогуществом Бога”. Хорошо известно, какой разумной, одаренной и предусмотрительной женщиной была мать Гёте. Что только не писали о ней! Об отце же — ничего; сам Гёте описывает его как человека средних способностей. Мать Шиллера была неравнодушна к поэзии и сама писала стихи, отдельный отрывок которых можно найти в её биографии, написанной Швабом. Бюргер, подлинно поэтический гений, который, возможно, после Гёте займёт первое место среди немецких поэтов, ибо по сравнению с его балладами шиллеровские кажутся холодными и искусственными, оставил очень важные сведения о своих родителях, которые его друг и врач Альтгоф передаёт в опубликованной им в 1798 году биографии следующим образом: “Отец Бюргера обладал рядом знаний в соответствии с тогдашним методом образования и был при этом добрым, честным человеком, но настолько любил удобство, покой и свою трубку, что, как говорил мой друг, должен был основательно подготовиться к тому, чтобы уделить четверть часа занятиям с сыном. Его жена была женщиной выдающихся интеллектуальных способностей, но столь мало развитых, что она едва научилась разборчиво писать. Бюргер полагал, что при соответствующем образовании его мать стала бы самой знаменитой представительницей своего пола, хотя иногда он весьма резко порицал некоторые моральные качества её характера. Он считал, что от матери унаследовал некоторые интеллектуальные способности, от отца же — некоторые моральные качества”. Мать Вальтера Скотта была поэтессой и общалась с выдающимися людьми своего времени, о чём сообщает некролог в английском “Globe” от 24 сентября 1832 года О том, что её стихотворения публиковались в 1789 года, я узнал из статьи, озаглавленной “Mutterwitz” и помещенной в издаваемых Брокгаузом “Blдtter fьr literarische Unterhaltung” от 4 октября 1841 года. Здесь представлен длинный список талантливых женщин, у которых были знаменитые сыновья; я приведу лишь два примера. “Мать Бэкона владела рядом языков, ей принадлежит немало работ и переводов, в которых она проявила образованность, остроумие и тонкий вкус. Мать Бургаве отличалась познаниями и в области медицины”. С другой стороны, существенное подтверждение того, что от матери наследуется слабость интеллекта, приводит Галлер: “Мы знаем, что от двух сестер из рода патрициев, которые вышли замуж благодаря своему богатству несмотря на то, что были довольно глупы, век спустя на очень знатные семьи распространились семена их болезни, так что в четвёртом и даже в пятом поколении среди их потомков встречаются отдельные глупцы” (Haller. Elemente physiolog. Lib. XXIX, § 8). Эскиролъ также считает, что безумие чаще наследуется от матери, чем от отца. Если же оно всё-таки переходит от него, я объясняю это как результат духовной предрасположенности.

Из нашего принципа как будто следует, что сыновья одной матери должны обладать одинаковыми интеллектуальными способностями и если одарен один из них, то должен быть одарен и другой. Иногда так и бывает, например: братья Караччи, Иосиф и Михаил Гайдны, Бернгард и Андреас Ромберги, Жорж и Фридерик Кювье; я добавил бы и братьев Шлегелей, если бы младший из них, Фридрих, своим позорным обскурантизмом, которым он вместе с Адамом Мюллером увлекался последнюю четверть своей жизни, не лишил себя чести занимать место рядом со своим замечательным, безупречным и выдающимся братом, Августом Вильгельмом. Ибо обскурантизм — грех если не против святого духа, то против духа человеческого, и его не следует прощать; наоборот, по отношению к тому, кто в нём уличен, нужно всегда проявлять непримиримость и при любой возможности выражать ему презрение в течение всей его жизни и даже после его смерти. Однако сделанный нами вывод об одинаковых способностях братьев часто не подтверждается: брат Канта был заурядным человеком. Чтобы объяснить это, вспомним отмеченные мной в главе XXXI физиологические условия гениальности, для проявления которой требуется не только развитый, рационально сформированный мозг (наследие матери), но и энергия сердца, чтобы придать мозгу жизненной силы, субъективно страстная воля, живой темперамент, и это — наследие отца. Однако эти свойства достигают своего расцвета лишь в самые зрелые годы отца, и ещё быстрее стареет мать. Поэтому одаренными сыновьями обычно бывают старшие, рожденные, когда родители ещё полны сил: ведь брат Канта был моложе его на одиннадцать лет. Даже если оба брата обладают выдающимися способностями, обычно выше стоит старший. Впрочем, не только старость, но и любое временное ослабление жизненных сил и нарушение здоровья у родителей ко времени зачатия могут повлиять на наследственность каждого из братьев и помешать появлению столь редкого явления, как выдающийся талант. Отметим при этом, что отсутствие названных различий у близнецов есть причина почти полного тождества их внутренней сущности.

Если и встречаются отдельные случаи, когда мать одаренного человека не обладала развитыми интеллектуальными способностями, то объясняется это тем, что её отец был флегматиком, вследствие чего её развитый мозг не поддерживался соответствующей энергией кровообращения — условие, которое я разъяснил в главе XXXI. И всё же достаточно развитая нервная и церебральная системы были бы унаследованы сыном, если бы его отец был человеком живого и страстного темперамента, когда и возникло бы второе соматическое условие для интеллектуальной одаренности. Может быть, этим объясняется талант Байрона, поскольку мы нигде не находим упоминания об интеллектуальных способностях его матери. То же объяснение применимо и к случаю, когда высокоодаренная мать гениального сына родилась не от столь же талантливой матери, отец которой, вероятно, был флегматиком.

Что касается физиологической стороны изложенной теории, то я укажу лишь, что Бурдах, ошибочно полагая, что одно и то же психическое свойство может быть унаследовано как отца, так и от матери, всё же прибавляет: “В целом наследие отца больше влияет на раздражимость, а наследие матери — на чувствительность” (Физиология как опытная наука. Т. 1, § 306). Сюда же относится и сказанное Линнеем в “Systema naturae”: “Mater prolifera promit, ante generationem, vivum compendium medullare novi animalis, suique simillimi, carinam Malpighianam dictum, t'anquam plumulam vegetabilium: hoc ex genitura Cor adsociat ramificandum in corpus. Punctum enim saliens ovi incubantis avis ostendit primum cor micans, cerebrumque cum medulla: corculum hoc, cessans a frigore, excitatur callido hiatu, premitque bulla aerea, sensim dilatata, liquores, secundum canales fluxiles. Punctum vitalitatis itaque in viventibus est tanquam a prima creatione continuata medullaris vitae ranificatio, cum ovum sit gemma medullaris matris a primordio viva, licet non sua ante proprium cor paternum”¹¹.

Если теперь связать наше положение о том, что характер наследуется от отца, а интеллект — от матери, с предыдущим положением о различии, установленном природой между людьми как в моральном, так и в интеллектуальном отношении, а также и с представлением о полной неизменности характера и умственных способностей, то мы придём к мысли, что подлинное и глубокое усовершенствование человеческого рода может быть достигнуто не извне, а изнутри, т.е. не посредством обучения и образования, а, скорее, на пути органической смены поколений. Нечто подобное имел в виду Платон, предлагая в пятой книге “Государства” странный план усиления и облагораживания касты воинов: если кастрировать всех негодяев и запереть в монастырь всех дураков, людям благородного характера предоставить целый гарем, а всем умным и одаренным девушкам дать в мужья настоящих мужчин, то появилось бы поколение, которое затмило бы век Перикла. Не увлекаясь такого рода утопиями, всё же стоило бы подумать о том, как, установив в качестве самого сурового наказания после смертной казни кастрацию (если не ошибаюсь, таковой она и была у некоторых древних народов), можно было бы уничтожить целые поколения негодяев — тем более что большинство преступлений совершаются, как известно, в возрасте двадцати — тридцати лет *.

Один и тот же характер или одна и та же индивидуально определённая воля живёт во всех потомках одного рода, начиная от родоначальника и до его современного представителя. Но в каждом из них воле придан другой интеллект, другая степень и другой способ познания. Поэтому в каждом из членов рода жизнь представляется воле с другой стороны, при определённом освещении ею приобретается иной взгляд на жизнь, извлекаются иные уроки. Правда, поскольку интеллект угасает вместе с индивидом, воля не может непосредственно дополнять опыт одного из этих представителей рода опытом другого. Но как результат каждого нового понимания жизни, которое даёт воле только личность, само её воление получает другое направление, модифицируется и, самое главное, при этом вновь должно утверждать или отрицать жизнь. Таким образом, возникающий из необходимости соединения двух полов для зачатия естественный закон, при котором постоянно сочетаются в различных вариантах воля и интеллект, становится благом. Ибо благодаря этому жизнь постоянно обращена к воле (отражением и зеркалом которой она служит) новыми сторонами, как бы постоянно поворачивается перед ней, позволяя применять к себе новые способы созерцания, чтобы воля при каждом из них решалась на своё утверждение или отрицание: ей доступны обе возможности, но только в случае самоотрицания она в смерти приходит к завершению всего феноменального. Поскольку одной и той же воле постоянное обновление и изменение интеллекта, открывая ей новый взгляд на мир, даёт возможность спастись, а интеллект наследуется от матери, то, возможно, этим и объясняется запрет на брак между братом и сестрой у большинства народов (при очень немногих и недостоверных исключениях); более того, между ними невозможна даже половая связь — разве в очень редких случаях извращения половых влечений или же когда брат и сестра в действительности не родные. Ибо в браке между родственниками не может возникнуть ничего другого, кроме соединения тех же воли и интеллекта, которые уже объединены в союзе родителей, что привело бы к безнадежному повторению уже существующего феномена.