нами
в
трех
трагедиях,
не
будучи
собственно
главным
действующим лицом, а появляясь только в немногих сценах, распределенных в 15
актах. Поэтому кто читает не с полным вниманием, тот легко может упустить из
глаз выведенный
с такими
широкими промежутками
характер и его
неизменную
нравственную тождественность, как ни ясно носился он перед глазами поэта. Он
заставляет этого
графа
всякий
раз
появляться
с
благородным,
рыцарским
достоинством, говорить приличным его званию языком, а иногда и влагает ему в
уста
прекрасные и даже возвышенные речи; но он весьма далек
от того, чтобы
поступить
как Шиллер,
который охотно
рисовал
черта черным
и
у которого
одобрение
или
порицание
изображаемых
им
характеров
проглядывало
в
их
собственных словах. У Шекспира же, как
и у Гете, всякий в то время, как
он
говорит на сцене, совершенно прав по-своему,
будь
это хоть* сам дьявол.
В
этом отношении стоит сравнить герцога Альбу у Гете и у Шиллера.
В
первый
раз
с графом Нортумберландом мы встречаемся в "Ричарде II",
где
он
первый
затевает
заговор
против
короля
в
пользу
Болингброка,
впоследствии
Генриха IV, которому
лично он же
льстит (акт 2,
сц.
3).
В
следующем акте он подвергается выговору
за то, что, говоря о короле, назвал
его просто
Ричардом,
оправдываясь, однако, что сделал это
ради краткости.
Вскоре
после
того
лукавая
речь его побуждает
короля
к
капитуляции.
В
следующем действии при акте отречения от престола он обращается с королем
с
такою
жестокостью и дерзостью,
что несчастный,
удрученный
монарх,
теряя
наконец терпение, восклицает:
"Черт, ты мучишь меня,
прежде чем я
попал в
ад!"
В конце
акта он докладывает
новому
королю, что
отрубленные
головы
приверженцев бывшего короля отправлены
им
в Лондон.
В следующей трагедии,
"Генрихе IV", он
точно так же
устраивает
заговор против нового короля.
В
четвертом
акте
мы
видим,
что
мятежники
соединились
и, приготовляясь к
решительной
битве,
с
нетерпением
поджидают только
его
отряда. Наконец,
получается от него письмо;
он пишет,
что сам
он
болен,
а другому отряда
своего
доверить не может,
но советует мужественно продолжать
свое дело
и
храбро ударить на противника. Они исполняют это, но, ослабленные отсутствием
его отряда, терпят совершенное поражение; большинство предводителей попадает
в
плен,
а
его
собственный
сын,
мужественный Готспур,
падает
от
руки
наследного принца. В следующей трагедии, во второй части "Генриха IV", опять
мы видим
его в страшной ярости по поводу смерти сына, жаждущим отмщения. Он
снова подымает восстание: снова
собираются
мятежные предводители. И опять,
когда они ждут
его ввиду предстоящей
битвы, от него получается письмо:
он
извещает, что не мог собрать
достаточно значительных
сил, поэтому
намерен
искать
безопасного убежища в Шотландии,
а их геройскому предприятию желает
от души
всяческого успеха. После
этого они сдаются
королю на капитуляцию,
которая не исполняется, и они гибнут.
Итак,-характер
далеко
не есть дело разумного выбора и обсуждения, и в
поступках человека роль
рассудка заключается не более как лишь в том, чтобы
предъявлять мотивы и затем
оставаться простым зрителем
и
свидетелем того,
как из действия этих мотивов на данный характер слагается жизненное поприще,
все события которого, строго говоря, совершаются с тою же неизбежностью, как
и движения часового механизма. За подробностями об этом я отсылаю читателя к
своей диссертации о свободе воли. Там я указал, истинное значение и источник
во всяком случае
существующей
иллюзии
полнейшей
свободы
воли при каждом
отдельном
поступке, чем и объяснил вызывающую
ее причину. Здесь
же я хочу
прибавить еще
следующую конечную причину в
телеологическом объяснении этой
естественно кажущейся свободы, т.е. простой ее видимости.
Свобода
воли потому кажется присущею каждому
отдельному поступку, что
исконно
существующая
воля
получает в эмпирическом
сознании
видимость
и ..далее 

Все страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65