|
стр.
116,
117
и
121
--
122;
также
"Упанишады"
[в
исследовании Анкетиль дю Перрон], т. I, стр. 340, 356, 360.
{sup}343{/sup} "Развязывается узел сердца, разрешаются
все сомнения, и
дела его исчезают с высоты созерцания" (лат.)
{sup}344{/sup} "покаяние и прощение грехов" (греч.)
Именно поэтому джайнисты, только
по
имени отличающиеся
от буддистов,
называют верующих в Веды брахманов
сабдапраманами; это насмешливое прозвище
означает,
что последние
понаслышке верят
в то, чего
нельзя ни знать,
ни
доказать*.
{sup}*{/sup}Asiatic
researches -- Азиатские исследования, том
6, стр.
474.
Если некоторые древние философы, как Орфей, пифагорейцы, Платон (напр.,
в
"Федоне",
стр. 151,
183 и след., двуяз.
[изд.];
см.
также: Клим[ент]
Алекс[андрийский],
strom. -- "Ковры", III, стр.
400
и след.),
совершенно
подобно апостолу Павлу,
сожалеют
о
неразрывности души
и тела
и
мечтают
освободиться от нее, то истинный
смысл этих
сетований
становится для
нас
ясен,
поскольку мы,
во второй книге, признали, что тело, это -- сама воля,
созерцаемая как объект в качестве пространственного явления,
В смертный час решается, падает ли человек обратно
в
лоно природы или
же он становится к ней непричастен, а... но для этого противоположения у нас
нет образов, понятий и слов, -- именно потому, что все они заимствуются нами
из
объективации и, следовательно, ни в
каком
случае не могут служить
для
выражения чего-то
абсолютно
противоположного ей;
и эта
противоположность
навсегда остается для нас чем-то совершенно отрицательным. А смерть индивида
-- это обычный вопрос,
который природа безустанно
предлагает воле к жизни:
"Довольно
ли
с тебя? хочется
ли
тебе выйти
из
меня?"
Для
того
чтобы
осведомляться об этом можно было достаточно часто, жизнь индивидов и сделана
столь
короткой.
В
этом
и
заключается
смысл
всех
обрядов,
молитв
и
напутствий, к которым
прибегают брахманы
в смертный час (их можно найти во
многих местах
"Упанишад"):
этот
же
смысл
имеет и
христианская забота о
надлежащей
встрече
смертного
часа
в
молитве,
исповеди,
причащении
и
соборовании;
отсюда
же
ведут
свое
начало
и
христианские
молитвы
об
избавления
от неожиданной кончины.
А
если в
наши дни многие желают
себе
именно
такой
кончины,
то
это показывает лишь, что они
стоят уже
не
на
христианской точке зрения,
которая учит отрицанию воли
к жизни,
а
на той
языческой точке зрения, которая учит утверждению этой воли.
Но
меньше
всего
будет бояться полного уничтожения в смерти
тот, кто
познал, что он уже
и теперь ничто,
и кто поэтому не принимает уже никакого
участия
в
своем
индивидуальном явлении, так
как
познание точно сожгло и
истребовало в нем волю, и в нем не
осталось больше
воли, не осталось жажды
индивидуального бытия.
Индивидуальность
прежде
всего,
конечно,
присуща интеллекту: отражая
явление, он сам
принадлежит
явлению, а оно своею
формой имеет
principium
individuationis. Но
индивидуальность
присуща
также
и
воле,
потому
что
характер индивидуален; последний, однако, сам упраздняется в отрицании воли.
Таким образом, индивидуальность присуща воле только в ее утверждении, а не в
ее отрицании. Уже та святость, которая характеризует всякий
чисто моральный
поступок, зиждется на
том, что последний в конечном
основании
вытекает из
непосредственного уразумения
тожества
всех живых
особей по их
внутренней
сущности*.
{sup}*{/sup} Ср. мои
"Основные
проблемы этики",
стр. 274 (2-е
изд.,
стр. 271).
Однако
это тожество
существует собственно лишь
в состоянии отрицания
воли ..далее
Все страницы:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140