тому
подобные
невозможности.
Вместо задуманного
у нас невольно рождается
такое чувство,
что
мир не в меньшей степени находится в нас, чем мы в нем,
и что источник
всякой реальности
лежит в нашем внутреннем существе. И
в результате нашего
эксперимента получается следующее: время,
когда
меня не
будет, объективно
придет, но
субъективно
оно никогда
не может прийти. Отсюда возникает даже
вопрос: насколько всякий из нас
в глубине души действительно верит
я такую
вещь,
которую он, собственно говоря, совершенно не
в состоянии представить
себе?
Более
того,
так
как к этому чисто
интеллектуальному эксперименту,
который, однако, всякий с большей или меньшей отчетливостью уже проделал, --
присоединяется глубокое сознание неразрушимости нашего внутреннего существа,
то наша личная смерть -- не самая ли, в
конце концов, неправдоподобная вещь
в мире?
То глубокое убеждение
в
нашей неприкосновенности для разрушающей
все
смерти, которое всякий носит в глубине души,
как
об этом свидетельствуют и
неизбежные тревоги
совести при приближении смертного часа, -- это убеждение
безусловно
связано с сознанием
нашей
изначальности
и
вечности.
Поэтому
Спиноза
так
выражает
его:
sentimus,
experimurque,
nos
aeternos
esse{sup}262{/sup}.
Ибо
разумный
человек может
мыслить себя непреходящим
лишь постольку, поскольку он
мыслит
себя не имеющим
начала,
т.е. вечным,
вернее, безвременным. Тот
же, кто считает себя происшедшим из ничто, должен
думать,
что
он
снова
обратится
в
ничто,
ибо
думать,
что
прошла
бесконечность, в течение
которой
нас не
было, а затем начнется
другая, в
течение которой
мы не
перестанем быть, -- это чудовищная
мысль. Поистине,
наиболее
прочным
основанием
для
нашей
неуничтожаемое
служит
старое
положение:
ex
nihilo
nihil
fit,
et
in
nihilum
nihil
potest
reverti{sup}263{/sup}.
прекрасно
поэтому
говорит
Теофраст
Парацельс
(Сочинения.
Страсбург,
1603,
т.
2,
стр. б): "Душа
во мне
сделалась из
чего-то, поэтому она и не обратится в
ничто, ибо она произошла из чего-то".
Он указывает в этих словах истинное основание для бессмертия. Кто же считает
рождение человека за его абсолютное начало, для того смерть должна
казаться
его
абсолютным концом. Ибо и смерть, и рождение представляют собою
то, что
он есть, в одинаковом смысле; следовательно,
каждый
может признавать
себя
бессмертным
лишь постольку, поскольку он признает себя также и нерожденным,
--
и
в одинаковом смысле. Что
есть
рождение,
то, по
своему существу
и
смыслу,
есть
и
смерть.
Это
одна и
та
же
линия,
проведенная
в
двух
направлениях. Если рождение, действительно, --
возрождение
из ничего, то и
смерть -- действительно уничтожение.
На самом
же
деле
нетленность нашего
истинного
существа
можно
мыслить только под условием его вечности, и
эта
нетленность не имеет,
таким образом,
временного характера.
Предположение,
что человек создан из ничто, неизбежно ведет к предположению, что смерть
--
его
абсолютный конец.
В
этом отношении,
значит,
священные книги
евреев
вполне
последовательны:
никакое бессмертие не
совместимо с
творением
из
ничего.
Учение
же о бессмертии
проникнуто индусским духом и поэтому
оно,
более чем вероятно, имеет индусское происхождение, хотя и через Египет. Но с
иудейским стволом,
к
которому
в обетованной стране надо было привить
эту
индусскую
мудрость,
последняя гармонирует так
же,
как
свобода воли с ее
сотворенностью или как
Humano capiti cervicem pictor equinam
Jungere si velit. {sup}264{/sup}
{sup}262 {/sup}чувствуем и внутренне сознаем, что мы вечны (лат.) ..далее 

Все страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140